Неточные совпадения
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря
на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо,
бумагуДа стол подвинь; я скоро
лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений
на уме,
И в необдуманном письме
Любовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого ж оно?
Этот кусок
бумаги легко было изорвать
на особенно мелкие клочья. Клим отошел от стола,
лег на кушетку.
Он продолжал шагать и через полчаса сидел у себя в гостинице, разбирая
бумаги в портфеле Варвары. Нашел вексель Дронова
на пятьсот рублей, ключ от сейфа, проект договора с финской фабрикой о поставке
бумаги, газетные вырезки с рецензиями о каких-то книгах, заметки Варвары. Потом спустился в ресторан, поужинал и, возвратясь к себе, разделся,
лег в постель с книгой Мережковского «Не мир, но меч».
Какие это люди
на свете есть счастливые, что за одно словцо, так вот шепнет
на ухо другому, или строчку продиктует, или просто имя свое напишет
на бумаге — и вдруг такая опухоль сделается в кармане, словно подушка, хоть спать
ложись.
На лбу у ней в эти минуты
ложилась резкая линия — намек
на будущую морщину. Она грустно улыбалась, глядя
на себя в зеркало. Иногда подходила к столу, где лежало нераспечатанное письмо
на синей
бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже
легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ
на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе и встретил их. В
бумаге сказано было, что полномочные теперь не могут отвечать
на предложенные им вопросы, потому что у них есть ответ верховного совета
на письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может быть, ответы
на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
Погляжу в одну, в другую
бумагу или книгу, потом в шканечный журнал и читаю: «Положили марсель
на стеньгу», «взяли грот
на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «
легли на правый галс», «шли
на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
До вечера: как не до вечера! Только
на третий день после того вечера мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал был прав, зачеркнув в одной
бумаге, в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «
На море непременно не бывает», — сказал он. «
На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом в волнах и
ложился попеременно
на тот и другой бок. Ветер шумел, как в лесу, и только теперь смолкает.
Я
лег на траву и достал книжку; но я и двух страниц не прочел, а он только
бумагу измарал; мы все больше рассуждали и, сколько я могу судить, довольно умно и тонко рассуждали о том, как именно должно работать, чего следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника в наш век.
Я отворил окно — день уж начался, утренний ветер подымался; я попросил у унтера воды и выпил целую кружку. О сне не было и в помышлении. Впрочем, и
лечь было некуда: кроме грязных кожаных стульев и одного кресла, в канцелярии находился только большой стол, заваленный
бумагами, и в углу маленький стол, еще более заваленный
бумагами. Скудный ночник не мог освещать комнату, а делал колеблющееся пятно света
на потолке, бледневшее больше и больше от рассвета.
Тем не менее между изображенною
на бумаге пьесой и ее исполнением
ложилось в этом случае слишком много промежуточных процессов.
Отбирая
бумаги, которые намеревался взять с собою, Розанов вынул из стола свою диссертацию, посмотрел
на нее, прочел несколько страниц и, вздохнув, положил ее
на прежнее место.
На эту диссертацию
легла лаконическая печатная программа диспута Лобачевского; потом должен был
лечь какой-то литографированный листок, но доктор, пробежав его, поморщился, разорвал бумажку в клочки и с негодованием бросил эти кусочки в печку.
Громадные колонны цифр испещряют
бумагу; сперва рубли, потом десятки, сотни, тысячи… Иудушка до того устает за работой и, главное, так волнуется ею, что весь в поту встает из-за стола и
ложится отдохнуть
на диван. Но взбунтовавшееся воображение и тут не укрощает своей деятельности, а только избирает другую, более легкую тему.
Чекко спрятал в карман этот кусок
бумаги, но он
лег ему
на сердце камнем и с каждым днем всё становился тяжелей. Не однажды он хотел показать письмо священнику, но долгий опыт жизни убедил его, что люди справедливо говорят: «Может быть, поп и говорит богу правду про людей, но людям правду — никогда».
Подьячий, вместо ответа, совсем
лег на землю к ногам Плодомасова и, лежа ниц лицом, поднял к нему в руке сложенный лист
бумаги.
В голосе Андрея Николаевича звучал ужас, и весь он казался таким маленьким и придавленным. Спина согнулась, выставив острые лопатки, тонкие, худые пальцы, не знающие грубого труда, бессильно лежали
на коленях. Точно все груды
бумаг, переписанных
на своем веку и им, и его отцом,
легли на него и давили своей многопудовой тяжестью.
Небольшая лампа с надтреснутым колпаком слабо освещала коричневую ситцевую занавеску с выцветшими разводами;
на полу валялись шагреневые и сафьянные обрезки. В квартире все спали, только в комнате Елизаветы Алексеевны горел свет и слышался шелест
бумаги. Андрей Иванович разделся и
лег, но заснуть долго не мог. Он кашлял долгим, надрывающим кашлем, и ему казалось, что с этим кашлем вывернутся всего его внутренности.